История России в лицах. Книга первая - Светлана Бестужева-Лада

– Ничего, боярин, – весело сказал он. – Хоть и недужна боярышня, а видеть ее я хочу. Веди меня к ней.

Боярыня настолько испугалась, что уронила поднос. Чарки со звоном покатились по полу, вино разлилось. Момент был критический. Боярин упал в ноги и покаялся, что обманул его, что Марин нет в Москве.

Против ожидания, царь не разгневался. Добродушно усмехнувшись, он сказал:

– То-то, Федор! Нелегко провести меня. А теперь – сейчас же посылай за боярышней. Послезавтра опять приду к тебе. И если тогда ее здесь не будет, не прогневайся…

Царь повернулся, вышел, сел на коня и уехал.

Нагой сейчас же поскакал в свою вотчину и вернулся в Москву с дочерью. Мария плакала, умоляла убить ее, но не разлучать с женихом, но честолюбивый боярин решил во что бы то ни стало исполнить волю царя.

В назначенное время Иоанн приехал к Нагому. На этот раз вино поднесла ему боярышня Мария. Она произвела на него сильное впечатление. Вопреки всем обычаям, он при ней сказал Федору:

– Ну, боярин, сам я себе у тебя сватом буду. Полюбилась мне твоя дочь, быть ей московской царицей.

Мария упала в обморок. Нагой низко поклонился. Он ждал этого.

Царь усмехнулся и, взглянув на лежавшую без чувств девушку, сказал:

– Видно, не по нраву пришелся я боярышне. Да ничего. Стерпится – слюбится.

Через неделю была отпразднована свадьба. Конечно, и на этот раз церковный обряд совершался без участия патриарха и епископов. Но свадебный стол был обставлен очень торжественно. Подавались «сахарные кремли», вино лилось рекой. Посаженным отцом царя был его сын Федор: дружкой со стороны жениха – князь Василий Иоаннович Шуйский; дружкой со стороны невесты – Борис Федорович Годунов. Все будущие московские цари.

На другой день после свадьбы царя его сын Федор женится на Ирине Годуновой, которую Иоанн незадолго до этого наметил себе в невесты.

Какое-то время в московском дворце жизнь шла мирно.

Царица Мария покорилась своей участи и относилась к супругу хорошо. Сам царь был доволен своей новой женой. Одно лишь ему в ней не понравилось: она часто, без видимой причины начинала плакать. Это его раздражало. Однажды, застав ее в слезах, он до того рассердился, что обещал «отдать ее псам», если она не станет веселой.

Конечно, Мария от этого не стала веселее и между ней и царем началось охлаждение. Грозный вернулся к прежним привычкам. Снова ночью дворец оглашался пьяными песнями, опять в нем воцарился дикий разгул. Но у Ивана Васильевича силы были уже не те. Случалось, что он среди оргии вдруг засыпал, забывал имена своих любимцев; иногда называл Годунова Басмановым, удивлялся, почему за столом нет Вяземского, казненного им много лет назад, и тому подобное.

Его старший сын Иоанн, унаследовавший от отца все дурные качества, принимал деятельное участие в оргиях. Но в то же время, он как наследник престола, интересовался всеми государственными делами. В этой области он был ярым противником царя. Зная, что государь ищет мира с Польшей, он переписывался с польским королем Баторием и обещал ему после смерти отца, всевозможные уступки, если король прекратит войны до воцарения его, Иоанна Иоанновича. Зная болезненную впечатлительность отца, Иоанн надеялся довести его до окончательного состояния безумия и, таким образом, скорее занять его место. Первое ему удалось, второе – нет.

Как говорится, яблоко от яблони недалеко падает. Царь Иоанн Васильевич только официальным браком был женат не менее семи раз. И молодой царевич старался от отца не отставать. Первой его супругой была Евдокия Сабурова, насильно постриженная в монашки, второй – Феодосия Соловова, с которой приключилась та же судьба, свою жизнь она окончила в монастыре. А к 1583 году он был женат на Елене Шереметьевой.

Ее-то, зашедшую в покои к мужу, что делать женщинам даже царского рода не полагалось, случайно и встретил там свекор. Беременная Елена вышла к тому же «распояской», то есть в одежде нараспашку, а такой вид для замужней женщины считался зазорным. Увидев такой срам, Иван Грозный отвесил невестке пару крепких оплеух. Она упала, ударилась, и уже следующей ночью у нее случился выкидыш.

Сын, вступившись за жену, получил посохом в висок и, промучившись два дня, скончался. Отчаяние царя было неподдельным: младший сын Федор Иванович не был предрасположен к государственным делам, в силу своей доброты и набожности. Многие злые языки называли его даже слабоумным. Оставалось надеяться на то, что беременная царица Мария родит здорового сына. Но и Мария Ивану Васильевичу к этому времени стала ненавистна. Иван Грозный отправил в монастырь большой вклад на помин души сына и даже сам подумывал уйти в монастырь.

Когда же государь немного оправился от потрясения, все заметили в нем огромную перемену: он окончательно перестал выносить около себя людей, не способных беспрерывно веселиться, но в то же время, почти совсем исчезла и его кровожадность. Казни стали в Москве редкостью. Зато еще более усилилось чувство сладострастия. Оно дошло до болезненности: Иван Васильевич вожделел ко всем женщинам, включая собственных невесток, так, что те избегали оставаться с ним наедине.

А в это время приближенные Ивана Грозного всерьез думала об очередном браке царя, на сей раз – с племянницей английской королевы Елизаветы Марией Гастингс. Царю сообщили, что сия девица весьма хороша собой и славится своей добродетелью. Этого было достаточно, чтобы в Лондон на переговоры о браке и «смотрины» был отправлен дворянин Федор Писемский.

Царь предвидел, что королева Елизавета может возразить, что он женат, и велел передать ей, что этот брак недействителен, ибо не признан архипастырями греческой церкви. Особым указом царь повелел послу:

«И сказать ее королевскому величеству, что Мария Нагая не царица, и будет пострижена в монастырь».

Кроме того, Писемский должен был обещать Елизавете тесный союз Англии с Русью.

Королева приняла московского посла с большими почестями, по относительно сватовства дала уклончивый ответ. По ее словам, Мария Гастингс больна и видеть ее нельзя. Королева была в очень затруднительном положении. С одной стороны, ей очень хотелось породниться с русским царем, с другой же – Мария Гастингс не хотела и слышать о браке с государем, жестокости которого были хорошо известны в Европе. В конце концов, Елизавета нашла остроумный исход: под именем Марии Гастингс Писемскому показали какую-то рябую, кривобокую девицу почтенного возраста. Разумеется, после этого посол поспешил уехать из Лондона, чтобы сообщить царю, что его обманули и что выбранная им невеста похожа на чудовище.

За хитрость Елизаветы поплатился лейб-медик московского царя, англичанин Роберт, который первый сообщил ему о красоте Марии Гастингс: его замучили в застенке.

Между тем Мария Нагая благополучно разрешилась от бремени сыном, которого Иван Васильевич повелел наречь Дмитрием. Но продолжать супружескую жизнь с некогда столь любезной ему Марией Грозный не пожелал, и когда она, оправившись после родов, предстала пред его очами, повелел ей отъехать с младенцем в город Углич и жить там тишайше.

Мария, разумеется, повиновалась. Любое место на Руси казалось ей спокойнее и приятнее, нежели царские палаты, где медленно, но неотвратимо сходил с ума ее венценосный супруг.

Накануне своей смерти, 17 марта 1584 года, царь отправил боярина Шуйского в Швецию. Ему сообщили, что у шведского короля есть дальняя родственница, отличающаяся удивительной красотой. Царь решил посвататься за шведскую принцессу. Он предлагал королю тесный союз и всевозможные льготы. Но Шуйскому не было суждено покинуть пределы Руси. На другой день его догнал курьер с вестью о кончине царя. Иоанн умер внезапно, во время партии в шахматы.

Даже его могучий организм не выдержал тех оргий, среди которых протекала его жизнь.

Вот как описывает смерть Грозного историк Н. Костомаров:

«В начале 1584 года открылась у него страшная болезнь; какое – то гниение внутри; от него исходил отвратительный запах. Иноземные врачи расточали над ним свое искусство; по монастырям раздавались обильные милостыни, по церквам велено молиться за больного царя, и в то же время суеверный Иван приглашал к себе знахарей и знахарок. Их привозили с далекого севера; какие – то волхвы предрекли ему, как говорят, день смерти… Иван то падал духом, молился, приказывал кормить нищих и пленных, выпускал из темниц заключенных, то опять порывался к прежней необузданности…

Ему казалось, что его околдовали, потом он воображал, что это колдовство было уже уничтожено другими средствами. Он то собирался умирать, то с уверенностью говорил, что будет жив. Между тем тело покрывалось волдырями и ранами. Вонь от него становилась невыносимее.